ПЕРВОЕ ДЕЛО

Алексей первый раз выезжал на место преступления, а потому Петрович начал инструктировать его уже на выходе из кабинета.

— У тебя красный диплом,  и я не буду тебе напоминать азы.  Но считаю своим долгом напомнить самый главный завет нашего великого предшественника —  Шерлока Холмса: «Размышлять, не имея данных, —  очень большая ошибка». И не надо ухмыляться. Надо уметь видеть более общий смысл этого завета. То есть видеть, к чему и до чего вообще могут довести размышления, основа которых не очевидна, призрачна или надумана.

— Вы имеете в виду религии? — решил пошутить Алексей, уже успевший кое-что разузнать о своем наставнике.

— Ша! — поперхнулся Петрович, — Я этого не говорил. У нас недавно окропили все отделение вплоть до туалетов, в каждом углу понавесили образки, поэтому я просто не мог в этих стенах иметь в виду то, о чем ты подумал.

— Хотя, — прокашлялся Петрович, плотно прикрыв за собой массивную дверь отделения, —  я уже давно убедился, что последнее прибежище негодяев, политиков, пустомель и всякой другой шушеры вовсе не патриотизм, а именно Господь Бог. И вряд ли найдется человек, который сможет доказать, что это не так.

Пожилой сержант, уже сидевший за рулем  нетерпеливо вибрирующей машины, наверное, давно знал Петровича, а потому подбодряющее подмигнул Алексею. И он, воспользовавшись тем, что остальные уже выехали на место преступления раньше, сел как раз посередине заднего сиденья, чтобы в зеркале заднего вида видеть реакцию и этого сержанта на нотации Петровича.
А они не заставили себя ждать.

— Дело еще и в том, что «не имея идей, не увидишь и фактов».

— Хм. Где-то я уже читал об этом. Только не вспомню сразу, — откликнулся Алексей, по поскучневшему лицу водителя понявший, что тот предстоящие рассуждения Петровича, наверное,  уже выучил наизусть.

— О, сегодня это довольно редкое явление. Последнее время  к большинству приходивших в наше отделение  выпускников твоего вуза можно было сходу лепить эпитет «образованцы», настолько очевидно было их презрение к общим вопросам.

Им не дано понять, что  одними из главных фактов в любом преступлении являются люди,  которых тоже, и потерпевших, и  преступников, надо знать.
А знать людей можно, только зная, что есть человек в общем.

По тому, как свело скулы у водителя,  Алексей понял, что тому уже не только давно известно то, о чем сейчас говорил его развалившийся на сиденье сосед, но и давно уже  обрыдло.

Но вдруг  водитель оживился.

— Петрович! Кажись пробка. Давай я поставлю мигалку!

— Да ну ее. Уже в садик, в который я отвожу внучку, родители стали привозить детей в колясках, на которых эти самые синие ведерки болтаются.
И Михалыч с основной группой, поди, уже на месте. Да тут уже и недалеко. Если что, созвонимся.

Лицо водителя сразу не только поскучнело, но и посерело, вызвав у Алексея искреннюю к нему жалость.

— Ну, это все философия!

— Нет, голубчик, это наука!  Философия же по сей день таковой не является, как, кстати, и криминалистика. Ведь ошибки в расследовании многих преступлений были допущены вовсе не потому, что следователи плохо собрали  и исследовали факты, вещдоки и тому подобные частности, а потому что плохо знали людей, с которыми они в ходе следствия имели дело.

В этот раз Алексей остался серьезным, несмотря на умоляющую мимику водителя.

— Ну, и что же, в общем, надо знать о людях?

— А всего-навсего то, что каждый без исключений и изъятий человек суть материализованная вечная истина взаимосвязанного сосуществования элементов прошлого, настоящего и будущего в каждом миге бытия.

— Ну, все! — вдруг отчаянно вскрикнул водитель, разглядевший какую-то щель среди стоявших  впереди машин. Взрогнувшая от яростного газования машина рванула вперед с ускорением самолета.

Вжатые в сидения пассажиры просто физически уже не могли продолжать разговор. А скоро уже стало видно место преступления и темные фигуры людей, снующих вокруг него с пистолетами в руках.

Похоже, дело было серьезное.