КАК КУЛЬТУРНО ОБОЗВАТЬ ЧИТАТЕЛЕЙ СОНЕТОВ В.ШЕКСПИРА?
Я боюсь, род людской — этот великовозрастный пентюх
закончит, как какой-нибудь кокни.
В.Шекспир
Лейтмотивом всех реденьких и жиденьких откликов на мои заметки о Шекспире звучит неприятие тона моих высказываний о переводчиках и англоязычных читателях произведений Шекспира, в частности его сонетов.
До сих пор я даже не задумывался о необходимости учесть высказанные в этих откликах пожелания быть более терпимым, вежливым и т.п. в своих выводах и оценках. Более того, каждое новое прочтение сонетов в оригинале будит такую бурю эмоций по отношению к их читателям и переводчикам, что многие написанные ранее их определения кажутся мне даже совершенно невыразительными и недостаточными.
Все резко изменилось с тех пор, когда у меня появилась потребность определить свое отношение к читателям переводов сонетов Шекспира на русский язык. Эти читатели — мои соотечественники, и их уже многие миллионы. Они во многом дезориентированы изуверскими переводами и козлами-шекспироведами, до сих пор внушающими читателям, что в основном сонеты обращены к некому определенному «другу» Шекспира.
Но что-то все-таки восстает во мне и не позволяет назвать всех их, например, «баранами», самостоятельно не способными увидеть, что даже в переводах, в которых эта линия проводится, ее несостоятельность очевидна. Ведь любой нормальный, самостоятельно чувствующий и думающий человек не может не подивиться хотя бы уже тому, что одного и того же человека и все музы превозносят (сонет 85) и все люди (молва) поносят (сонет 95).
Самое же главное состоит в том, что, похоже, ни один из миллионов российских читателей не мог и не может считать здравым предположение, что сонеты могут быть обращены к ним самим, что с ними Шекспир делится своими переживаниями и мыслями.
И вот как раз последнее обстоятельство подсказало, что одним из приемлемых вариантов культурного и щадящего их самолюбие обзывания российских читателей сонетов Шекспира может быть уподобление их Л.Н.Толстому, в статье «О Шекспире и о драме» простодушно оставившему нерукотворный памятник своей неспособности найти в трагедии Шекспира «Гамлет» хоть какую-то мысль.
Ведь, вообще-то, очевидно, что на это не способны и все другие миллионы читателей «Гамлета», в том числе и те, кто с Л.Н.Толстым не согласны. Некоторые способны разглядеть в «Гамлете» вопросы. Но вот ответы на них, в том же «Гамлете» приведенные, похоже, до сих пор не видит никто.
Самое интересное здесь заключается в том, что в «Гамлете» слово «мысль» употребляется значительно реже, чем в сонетах, по объему текста «Гамлету» значительно уступающих. Но результат-то абсолютно тот же!
А ведь мысли Шекспира вполне ясно можно разглядеть даже в переводах самого известного их автора, несмотря на все его усилия эти мысли скрыть или исказить. И только потому, что эта заметка касается не самих мыслей Шекспира, а только способности, точнее неспособности, читателей этих переводов их увидеть, можно ограничиться только одним примером сонета 11.
Таким образом, мое отношение к российским читателям переводов сонетов и произведений Шекспира можно выразить словом «толстовцы». По-моему это слово подходит еще и потому, что злу насилия над Шекспиром никто из них, похоже, и не собирается противиться. Хотя среди них есть люди, которые это должны были бы делать, так сказать, по долгу службы, — филологи. Кстати, последнее обстоятельство указывает на то, что трудности в понимании сонетов Шекспира, обуславливаются качествами более человеческими, чем профессиональными.
В заключение могу заверить, что я самым внимательным образом отнесусь ко всем другим предложениям более культурной и обоснованной оценки качества читателей переводов сонетов Шекспира. Но, безусловно, с особым нетерпением ожидаю изменения самого этого качества в лучшую сторону. Ведь иначе опасение Шекспира обязательно сбудется.