ОПРАВДАНИЕ ШЕКСПИРА

Говорю же вам, что за всякое праздное слово,
какое скажут люди, дадут они ответ в день суда…
Евангелие от Матфея. 12:36



            Суд над В. Шекспиром проходил по уже отработанной схеме, усовершенствование которой вряд ли когда-нибудь будет возможно. Все увеличивающаяся очередь ожидающих рассмотрения их дел смертных и все увеличивающийся объем наговоренных ими слов заставили судей рационализировать эту схему до совершенно лапидарного уровня. В результате правый и скорый суд сводится теперь не к исследованию того, что человек наговорил при жизни, а к выяснению того, чего этот человек при жизни не говорил.

             Вопросов в таком случае задается совсем немного, ответы должны быть короткие и однозначные, и, если прибывший на суд мог сразу представить доказательства верности своих положительных ответов, процесс укладывался в считанные мгновения. В случае отсутствия материальных доказательств, приходилось наводить дополнительные справки, что, впрочем, всего на эти же мгновения увеличивало время процесса. Если же смертный или не понимал сути вопросов или давал отрицательный ответ, то сразу становилось очевидно, что выяснять далее еще что-нибудь не имеет никакого смысла.

 Прежде всего, судей интересовало, говорил ли Шекспир людям при жизни о том, о чем, например, В. Одоевский говорил так: «Для объяснения всякой мысли надо начинать с азбуки, ибо люди гоняются за одними выводами, тогда как все дело в основании».

  Естественно, второй вопрос развивал мысль вопроса первого и требовал от Шекспира представления доказательств его указания людям на то, что лежит в основе всех разумных, добрых, вечных выводов. При этом суд, наверное, исследовал, сколько сил и лет жизни потратил Шекспир на утверждение в сознании людей этого его указания. И, конечно, суд не мог не интересовать вопрос, предупреждал ли Шекспир людей, к чему ведет их непонимание важности вопросов, на которые им придется отвечать на будущем суде.

   Можно предположить, что рассмотрение дела Шекспира длилось на пару мгновений дольше обычного, поскольку это был единственный за многие века и на многие века человек, который смог представить суду столько доказательств своего непустословия.

    Впрочем, Шекспиру достаточно было бы представить суду уже один свой сонет 26, в первые  две строфы которого он вложил всю душу своего ума:

С достоинством твоим, моя любовь,

Мой долг по рабски крепко связан.

Его свидетельство я посылаю вновь:

Не ум, а долг свой показать обязан.

Долг так велик, что бедный ум

Слов не находит описать его значенье:

Хочу вложить в основу твоих дум

Твое же о себе благое самомненье.

 В них он вполне ясно сказал, что достоинство-честь человека состоит в его верном мнении о себе. Без лишней патетики Шекспир сказал в этих строфах, что утверждение людей в таком верном мнении он считает своим великим долгом. И без всяких изысков, очень просто он сказал в этих строфах, что только в выполнении такого долга и проявляется на деле любовь человека ко всем другим людям.

 Все же другие слова о такой любви – это чистейшей воды и высшей пробы пустословие. При этом даже земному суду должно быть ясно, что те, кто на деле не любят людей, никогда не решат их (людей) проблемы, какие бы гейзеры самых горячих слов они бы при этом не извергали.

    В этих строфах Шекспир поделился с людьми своим открытием, что в основе всех дум, а потом и поступков людей лежит именно их представление о самих себе. Поэтому он и сказал, что желает, чтобы это представление было верным. При этом Шекспир дал понять, что поскольку из этого представления, основы люди делают соответствующие частные выводы, это представление, хотят они этого или не хотят, понимают они это или не понимают, всегда, соответственно, является общим.

Даже если это представление выражается словами «червяк», «скотина» и т.д., и т.п. То есть, как бы люди не пытались выставить философию за дверь, она все равно будет ломиться к ним через окно.

     И совсем не нужно быть большим философом, чтобы понять, что в основе верного представления человека о самом себе должно лежать то же самое, что и в основе всех разумных, добрых, вечных выводов – материализованная в каждом без исключения человеке вечная истина взаимосвязанного сосуществования элементов прошлого, настоящего и будущего в каждом миге бытия. А у Шекспира практически нет произведений, в которых эта истина не раскрывалась бы.

     Поэтому, без сомненья, В. Шекспир покинул суд так же, как он туда и прибыл – с твердой уверенностью, выраженной им еще при жизни в сонете 123:

Но я клянусь, навеки с этих пор
Себе я буду верен, временам наперекор.

                 И очень может быть, провожая его, судьи встали со словами: «Это был человек!» Человек, который образовался не в результате случайного смешения некоторых элементов, а человек сознательный, ставший таким в результате размышлений. Ведь и собаки бывают добрыми и злыми. Волки бывают умными и глупыми. А «человек, – как справедливо заметил Д. Дидро, – не волк и не собака».

     И, дай-то бог, со временем все это поймут и судьи земные.