ЕЩЕ ОДНА ПАКОСТЬ ВСЕХ РУССКИХ «ПЕРЕВОДЧИКОВ» «ГАМЛЕТА»

Во второй сцене третьего акта одноименной трагедии Гамлет заканчивает свои наставления актерам следующими словами:

«O, reform it altogether! And let those that play your clowns speak no more than is set down for them. For there be of them that will themselves laugh, to set on some quantity of barren spectators to laugh too, though in the mean time some necessary question of the play be then to be considered. That's villainous  and shows a most pitiful ambition in the fool that uses it. Go    make you ready».

Нет ничего проще увидеть, что приведенный фрагмент оригинала написан прозой, переводить которую не представляет особого труда. Тут нет прокрустова ложа рифм, ритмов, интонаций, эмоциональной окрашенности и прочей поэтической дребедени, которые зачастую очень затрудняют переводы поэтических произведений В.Шекспира и поэтических фрагментов в его драматических произведениях, в том числе в этом же самом «Гамлете».

То есть задача переводчика в данном частном случае сводилась всего-то-навсего к тому, чтобы смысл текста оригинала дословно изложить на литературном русском языке.

Так вот. Например, М.Лозинский выполнил эту задачу так:

«Ах,  искорените совсем. А тем, кто у вас играет шутов, давайте говорить не  больше,  чем  им  полагается; потому что среди них бывают такие, которые сами  начинают  смеяться,  чтобы  рассмешить  известное количество пустейших зрителей,  хотя  как  раз  в  это  время  требуется внимание к какому-нибудь важному  месту  пьесы; это пошло и доказывает весьма прискорбное тщеславие у того дурака, который так делает. Идите приготовьтесь».

Читателям, предпочитающим читать произведения В.Шекспира в переводах Б.Пастернака, я могу помочь освежить в памяти, как приведенные выше слова оригинала перевел их любимец:

«Устраните совершенно. А играющим дураков запретите говорить больше, чем для них написано. Некоторые доходят до того, что хохочут сами для увеселения худшей части публики в какой-нибудь момент, существенный для хода пьесы. Это недопустимо  и  показывает, какое дешевое самолюбие у таких шутников. Подите приготовьтесь».

А теперь вопрос. Что мешало всем уже в бозе почившим «переводчикам» и что мешает всем «переводчикам» этого фрагмента текста оригинала на русский язык ныне еще здравствующим точно воспроизвести в своих «переводах» слова Гамлета, находящиеся в середине  фрагмента оригинала:

… though in the mean time some necessary question of the play be then to be considered.

… несмотря на то, что в (этот) важный момент некоторый насущный (необходимый) вопрос пьесы является (ставится), чтобы потом быть  продуманным (рассмотреным).

(В скобках. Только для экономии места и времени я не привожу здесь перевод рассматриваемого фрагмента оригинала, выполненный А.Кронебергом, в котором есть хотя бы глагол «обдумать»)

То есть, если те искажения слов автора этой трагедии, о которых я писал в более ранних заметках, еще можно было объяснить малокультурностью, малообразованностью, глупостью и невежеством всех «переводчиков» этой трагедии в прошлом и в настоящем, то чем же можно объяснить то, что они сделали и делают, а, точнее, не сделали и не делают при переводе представленного выше фрагмента текста оригинала?

Дело же тут вот в чем. Если бы М.Лозинский и Б.Пастернак семьдесят лет назад перевели бы разбираемые слова фрагмента оригинала добросовестно, точно и полно, то, наверное, за эти годы среди русских читателей этой трагедии нашлись бы люди, которые поняли бы следующее.

В выделенных словах фрагмента текста оригинала В.Шекспир намекает читателям, что важнейший момент этой его пьесы находится там, где в ней ставится самый насущный для всех людей и читателей этой пьесы вопрос, над которым, и над ответом на который автора этой пьесы, всем людям и читателям этой трагедии надо хорошенько подумать.

Ну и напоследок. Вот важнейшее место в трагедии «Гамлет», важнейший, насущнейший для всех людей вопрос и ответ В.Шекспира на него.

What is a man,

If his chief good and market of his time

Be but to sleep and feed? A beast, no more.

Sure, he that made us with such large discourse,

Looking before and after, gave us not

That capability and godlike reason

To fust in us unused.  

Что есть человек,

Коль измеряет цену жизни он

Едой и сном? Животное, не больше.

Уверен, он, нас создавая, тщательно продумал,

Что было до того и будет после, и дал нам

Способность эту и богоподобный разум,

Чтоб мы их применяли.

(IV,4, перевод автора)